Неточные совпадения
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит
остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что
мужики не переставая косили уже не менее четырех часов, и им пора завтракать.
Когда Левин со Степаном Аркадьичем пришли в избу
мужика, у которого всегда
останавливался Левин, Весловский уже был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку, с которой его стаскивал солдат, брат хозяйки, за облитые тиной сапоги, смеялся своим заразительно-веселым смехом.
На половине дороги он
остановился кормить у богатого
мужика.
Напившись чаю у того самого богатого мужика-хозяина, у которого
останавливался Левин в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о детях и со стариком о графе Вронском, которого тот очень хвалил, Дарья Александровна в 10 часов поехала дальше.
Кучер остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели
мужики. Конторщик хотел было соскочить, но потом раздумал и повелительно крикнул на
мужика, маня его к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда
остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из
мужиков поднялся и пошел к коляске.
Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился просить Тита
остановиться. Но в это самое время Тит сам
остановился и, нагнувшись, взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся. Сзади его шел
мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не доходя Левина,
остановился и принялся точить. Тит наточил свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
В нескольких шагах от этой группы почтительно
остановились молодцеватый, сухой и колючий губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал рукою в воздухе широкие круги и шевелил пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой группой стояли комиссары отделов, какие-то солидные люди в орденах, большой человек с лицом нехитрого
мужика, одетый в кафтан, шитый золотом.
В ту же минуту, из ворот, бородатый
мужик выкатил пустую бочку; золотой конь взметнул головой, взвился на задние ноги, ударил передними по булыжнику, сверкнули искры, — Иноков
остановился и нелепо пробормотал...
Черные глаза лохматого
мужика побегали по лицу Самгина и, найдя его глаза, неприятно
остановились на них, точно приклеенные.
Но
мужики пошли и сажен за пятьдесят до места стали окликать чудовище разными голосами: ответа не было; они
остановились; потом опять двинулись.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники
останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский
мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Экипаж
остановился у новой пятистенной избы, которая точно горела внутри, — так жарко топилась печка у богатого
мужика. На лай собаки вышел сам хозяин.
В отдаленье темнеют леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются, поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат на глыбочках; грачи на дороге
останавливаются, глядят на вас, приникают к земле, дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают в сторону; на горе, за оврагом,
мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой, бежит на неверных ножках вслед за матерью: слышится его тонкое ржанье.
Мы
остановились у станции, ямщик стал откладывать, высокий
мужик показался в сенях и спросил...
В церкви толкотня и странные предпочтения, одна баба передает соседу свечку с точным поручением поставить «гостю», другая «хозяину». Вятские монахи и дьяконы постоянно пьяны во все время этой процессии. Они по дороге
останавливаются в больших деревнях, и
мужики их потчуют на убой.
Попадавшиеся на дороге
мужики, видя такой богатый экипаж (тетушка очень редко выезжала в нем), почтительно
останавливались, снимали шапки и кланялись в пояс.
— Я пойду! — сказал,
остановившись,
мужик.
Тележка
останавливается и даже откатывается назад. Перед нами в темноте столбы скрипучего «коловорота» у въезда в деревню. Кто-то отодвигает его перед нами. Налево, на холмике, светит открытая дверь кабака. В глубине видна стойка и тощая фигура шинкаря. Снаружи, на «призьбе», маячит группа
мужиков…
Бродяга опять
остановился, потому что рыжий
мужик летел к нему наперерез, а потом усиленною рысью побежал к недалекой поскотине.
Здесь рыжий
мужик чуть-чуть его не догнал, но бродяга одним прыжком перескочил через изгородь и
остановился.
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не
останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были месту. Старика окружили только те
мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
Приехал этот Морок,
остановился у них и целых три дня работал, как настоящий
мужик.
Толпа крестьян проводила нас до крыльца господского флигеля и потом разошлась, а
мужик с страшными глазами взбежал на крыльцо, отпер двери и пригласил нас войти, приговаривая: «Милости просим, батюшка Алексей Степаныч и матушка Софья Николавна!» Мы вошли во флигель; там было как будто все приготовлено для нашего приезда, но после я узнал, что тут всегда
останавливался наезжавший иногда главный управитель и поверенный бабушки Куролесовой, которого отец с матерью называли Михайлушкой, а все прочие с благоговением величали Михайлом Максимовичем, и вот причина, почему флигель всегда был прибран.
Он велел
остановиться, вышел из экипажа и приказал Ивану себя почистить, а сам отдал
мужику обещанную ему красненькую; тот, взяв ее в руки, все еще как бы недоумевал, что не сон ли это какой-нибудь: три-четыре версты проводив, он получил десять рублей!
Мужики и Иван
остановились на крыльце; наконец, с лестницы сбежал голый человек. «Не приняли! Не приняли!» — кричал он, прихлопывая себя, и в таком виде хотел было даже выбежать на улицу, но тот же солдат его опять остановил.
— Выходите и убивайте меня, если только сам я дамся вам живой! — прибавил он и, выхватив у стоящего около него
мужика заткнутый у него за поясом топор,
остановился молодцевато перед толпой; фуражка с него спала в эту минуту, и курчавые волосы его развевались по ветру.
— Завтра пивал!.. Реговоно табе… талды… Веней пина! Зарррок! — бормотал
мужик,
остановившись и словно испуганный человеческою речью.
Мать посмотрела в окно, — на площади явились
мужики. Иные шли медленно и степенно, другие — торопливо застегивая на ходу полушубки.
Останавливаясь у крыльца волости, все смотрели куда-то влево.
Мужик шагнул вперед,
остановился против Рыбина, поднял голову. В упор, в лицо ему Рыбин бил тяжелыми, верными словами...
Мужиками они слыли умными и хитрыми, но, наконец, зачванились, особенно когда одно очень важное лицо в тамошнем крае стал у них
останавливаться по дороге, познакомился с стариком лично и полюбил его за сметливость и оборотливость.
Ранним утром к городской пристани тянулся обоз со спиртом. Проходя дорогой мимо кладбища,
мужики заметили в канаве какую-то необыкновенную группу и
остановились, но, разглядев в ней синее лицо человека, над которым сзади возвышалась рогатая морда черта, бросились прочь. Застывший Ахилла, собрав все силы и позвав
мужиков, велел им смотреть за чертом, а сам вытащил из канавы руку и перекрестился.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три
мужика; лохматые, жалкие, они
остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
— Послушай, Епифан, — сказал Нехлюдов детски-кротким голосом,
останавливаясь перед
мужиком и стараясь скрыть свое волнение: — этак жить нельзя, и ты себя погубишь.
Видит: идет за сохой в лаптях
мужик; вот он
остановился, вот опять налег грудью… что за причина такая?
Мужик ожесточенно сунул свой шест и чуть не бултыхнулся в воду, — его чегéнь тоже не достал до дна, Евстигней
остановился и сказал выразительно...
Александра Павловна дошла до деревеньки,
остановилась у крайней избушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровождении дряхлого
мужика с белой бородой.
В зале третьего класса и на перроне царил ужас. Станция была узловая, и всегда, даже ночью, были ожидающие поездов, — теперь все это бестолково металось, лезло в двери, топталось по дощатой платформе. Голосили бабы и откуда-то взявшиеся дети. В стороне первого класса и помещения жандармов трещали выстрелы. Саша, несколько шагов пробежавший рядом с незнакомым
мужиком,
остановился и коротко крикнул Колесникову...
И играя каждым шагом, я трогаю из ворот, и кухарка, вышедшая выплеснуть помои,
останавливается на пороге, и
мужики, привезшие на двор дрова, таращат глаза.
В Усторожье игумен прежде
останавливался всегда у воеводы, потому что на своем подворье и бедно и неприборно, а теперь велел ехать прямо в Набежную улицу. Прежде-то подворье ломилось от монастырских припасов, разных кладей и рухляди, а теперь один Спиридон управлялся, да и тому делать было нечего. У ворот подворья сидел какой-то оборванный
мужик. Он поднялся, завидев тяжелую игуменскую колымагу, снял шапку и, как показалось игумену, улыбнулся.
За ними шло человек десять
мужиков с связанными назад руками, с поникшими головами, без шапок, в одних рубашках; потом следовало несколько телег, нагруженных поклажею, вином, вещами, деньгами, и, наконец, две кибитки, покрытые рогожей, так что нельзя было, не приподняв оную, рассмотреть, что в них находилось; несколько верховых казаков окружало сии кибитки; когда Орленко с своими казаками приблизился к ним сажен на 50, то, велев спутникам
остановиться и подождать, приударил коня нагайкой и подскакал к каравану.
Вокруг фабрики развелось много птиц: воробьёв, ворон, галок, трещали сороки, торопливо перелетая с места на место, блестя атласом белых боков; сизые голуби ходили по земле, особенно много было птиц около трактира на берегу Ватаракши, где
останавливались мужики, привозя лён.
Через несколько минут страшная сцена совершилась на могилковском дворе. Двое лакеев несли бесчувственную Анну Павловну на руках; сзади их шел мальчик с чемоданом. Дворовые женщины и даже
мужики, стоя за углами своих изб, навзрыд плакали, провожая барыню. Мановский стоял на крыльце; на лице его видна была бесчувственная холодность. Мщение его было удовлетворено. Он знал, что обрекал жену или на нищету, или на позор. Между тем двое слуг, несших Анну Павловну, прошли могилковское поле и
остановились.
Тишина, вздохи. Потом слышпы топот шагов, шум голосов, двери растворяются настежь, и стремительно вваливаются: Гросман с завязанными глазами, держащий за руку Сахатова, профессор и доктор, толстая барыня и Леонид Федорович, Бетси и Петрищев, Василий Леонидыч и Марья Константиновна, барыня и баронесса, Федор Иваны и и Таня. Три
мужика, кухарка и старый повар (невидим).
Мужики вскакивают. Гросман входит быстрыми шагами, потом
останавливается.
Поравнявшись с подъездом двухэтажного дома, наш караван
остановился, и тотчас же рядом со мной выросла фигура
мужика. Он был в большом полушубке, с головой, закутанной в башлык. Из-под башлыка торчал конец носа, заиндевевшие брови и белые усы. В одной руке у него была большая дубина, в другой трещотка, из чего мы заключили, что это ночной караульщик.
Назаров вздрогнул, поднял голову и натянул повод — лошадь покорно
остановилась, а он перекрестился, оглядываясь сонными глазами. Но в лесу снова было тихо, как в церкви; протянув друг другу ветви, молча и тесно, словно
мужики за обедней, стояли сосны, и думалось, что где-то в сумраке некто невидимый спрятался, как поп в алтаре, и безмолвно творит предрассветные таинства.
Властью своею над людями он почти не кичится,
мужиков не задевает, и днём его не видно — спит. Только когда подерутся
мужики и жёны их позовут его — выйдет, тяжёлый, сонный,
остановится около драчунов, долго смотрит на них туманными глазами и, если они упадут на землю, молча пинает их толстою ногой в тяжёлом сапоге.
Около избы Родиона уже стояли
мужики и бабы и слушали. Подошел и Козов и
остановился, потряхивая своей длинной, узкой бородкой. Подошли Лычковы, отец и сын.
В этом известии очень ясно рисуется весь ход дела:
мужики вовсе и не думают постничать — идут, по обыкновению, в питейный, но
останавливаются тем, что вино очень дорого…
Пошли мы прочь от следа, влево. Прошли шагов пятьсот, глядим — след медвежий опять перед нами. Пошли мы опять по следу, и вывел нас этот след на дорогу.
Остановились мы на дороге и стали рассматривать, в какую сторону пошел медведь. Кое-где по дороге видно было, как всю лапу с пальцами отпечатал медведь, а кое-где — как в лаптях
мужик ступал по дороге. Видно, что пошел он к деревне.
Заяц опять
остановился подле дороги.
Мужики шли подле саней с поднятыми воротниками кафтанов. Лица их были чуть видны. Бороды, усы, ресницы их были белые. Изо ртов и носов их шел пар. Лошади их были потные, и к поту пристал иней. Лошади толкались в хомутах, пыряли, выныривали в ухабах.
Мужики догоняли, обгоняли, били кнутами лошадей. Два старика шли рядом, и один рассказывал другому, как у него украли лошадь.